Сакма > Зубова Поляна (Республика Мордовия)

А. Коровин "Сакма"

Иван Игнатьев сбирался недолго, в котомку легли старая уже штопаная-перештопаная кольчужка, рубаха про запас, мешочек рубленого свинца, кресало, краюха черного хлеба, соль, заверну-тая в ситцевую тряпицу.

«Воевода Богдан Хитрово (реальное лицо, воевода в Темникове, по-том в Атемарской крепости) заставу снаряжает, перебирая люди-шек, как разборчивая невеста женихов. Чтоб по всем статьям подходили. Оно и верно, в степи всякое может случиться...»

Иван потуже затянул узел на котомке, перекрестился на чер-неющую в переднем углу икону, посмотрел на спящих жену, сына и, тихо ступая, вышел из избы. Воевода поставил Ивана во главе заставы, ценя его сметку, знание степных обычаев и порядков. И еще одним достоинством обладал казак. Про него говорили, будто бы мог он определить конскую стать с закрытыми глазами, на слух и на ощупь.

Крепкими казаками были и товарищи Ивана по поляной службе (служба в «поле», на заставах). Дмитрий Жила пришел на черту го-да два назад неизвестно с каких краев, ходили слухи, что беглый. Обладал он силой неимоверной да и в седле держался неплохо. Другом ему приходился сухонький почти весь седой Федор Крив. Многие его недолюбливали за хитрость и задиристость, слух даже пустили, что у него дурной глаз, что он баальник (колдун). Но не

сыскивалось ему равных по знанию повадков звериных, чутью на погоду. Остальных сторожей, а было их числом пять, воевода подобрал из простых ратников, ловких, сильных, метко стреляющих и из пищали, и из пистолей. Игнатьев с одобрением посмотрел на ехавших рядом сослуживцев. Семка Чирок. Бабник, буян, балагур, но воин знатный, опытный. Братья Чикины. Про таких говорят, что прошли огонь, и воду, и медные трубы. Лет пять маялись они в османской неволе, бежали и через фряжскую землю и немца пробрались на родину. Родион Малов. Степенный, уверенный в себе, молчаливый. Всю жизнь свою провел он на границе, не раз рубился с ногайцами, не раз хаживал на разведку в степи. Афанасия Феоктистова Игнатьев знал мало, но за того доброе слово сказал сам воевода. А речь Хитрово в городке была на вес золота. Впрочем Богдана Матвеевича уважали по всей черте. И было за что. Люди ценили в нем не только строителя и воина, но и мудрого судью, и рачи-тельного хозяина.

Когда, стены крепости остались уже далеко позади и солнце высоко стояло в небе, послышался цокот копыт. Игнатьев и его спутники насторожились. Иван сделал знак, и небольшой отряд как бы раст-ворился. Казаки спешились и скрыли коней в небольшом овражке справа от дороги, сам Игнатьев и Федор Крив положили коней, укрылись за ними и приготовили пистоли. Вскоре показался каурый конь, шедший галопом, на нем виделась небольшая статная фигурка. Игнатьев вскочил, вцепился в узды захрапевшего коня, повис на них.

— Стой !

Крив направил на всадника пистоль :

— Слазь.

Игнатьев сбил с соскочившего на землю шапку, узнал сына :

— Тараска !? Ты что тут делаешь ?

— Я с тобой.

Крив ехидно спросил :

— А от мамки грамотка у тебя есть ?

Подросток неожиданно ткнул казака в грудь, и тот, не ожидавший удара, упал на обочину дороги и скатился в овраг. Раздался дружный хохот, когда Федор, чертыхаясь, выбрался в заляпанном грязью кафтане на шлях.

— Добрый вояка,— молвил Дмитрий Жила, заступаясь за малолетка.

Игнатьев посмотрел на спутников :

— Берём ?

Те одобрительно закивали :

— Берем.

Игнатьев потрепал сына по плечу, подошел к его коню, осмотрел притороченное к седлу снаряжение, усмехнулся, погладил свои пушистые усы :

— Трогаем.

Казаки вскочили на коней, и небольшой отряд тронулся по дороге, по обочинам которой желтела выгоревшая трава. Ехали молча, лишь Тараска, которому все было внове, вертелся в седле и донимал Жилу, чей конь шел рядом, вопросами :

— Дядька Димитрий.

— Чего ?

— А почему вдоль шляху деревень нет ?

Жила молчал, что-то обдумывая, но парнишка не отставал :

— Который час идет, как едем, а не единого домишки. Дядька Димитрий, а ?

Казак не выдержал :

— Да отстань ты, репей !

Тараска обиженно насупился. Крив, слышавший весь разговор, ответил пареньку :

— Опасно здесь, ногайцы шалят частенько. Да и служилые люди в чужую клеть любят заглядывать. Вот и не селятся мужики вдоль дороги, а мордва и тем более в глушь, в леса свои забилась.

Тараска с благодарностью посмотрел на Крива и сказал :

— Ты, дядька Федор, не держи зла на меня. Не хотел я... Крив перебил мальчишку :

— Ну да ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон.

Паренек заметно повеселел, неожиданно для всех он стегнул своего конька и, обогнав ехавшего впереди отряда отца, поскакал к видневшемуся вдали справа от дороги дубу. Игнатьев, сделав рукой знак Жиле, поскакал следом. Казаки быстро нагнали Тараску, и глава заставы ожег плетью сына :

— Ты что ж это, сопляк, делаешь ?

— А чего ?!

Жила заступился за мальца :

— Не трожь его, Иван. Он то сделал по незнанию и глупости. Малек ведь.

Игнатьев, сдержав гнев, бросил сыну :

— Вечером поговорим.

Подъехавшие казаки ничего не сказали, и маленький отряд продолжил свой путь. Часа через полтора Тараска начал вновь донимать своих спутников расспросами. Он увидел на стоящем у дороги дереве два поперечных надреза, соединенных между собой бороздками, и спросил Крива :

— Дядька Федор, что сие ?

Крив, глянув на надрезы на дереве, ответил :

— То знак Азранки.

— А кто такой Азранка ?

— Азранка — здешний мордвин. А знаком сим метит он свои ухожаи и иные владения.

Разговор был прерван главой заставы, который сделал знак спешиться :

— Привал. Ночевать здесь будем.

Казаки развели костер, сварили нехитрую похлебку, повечеряли. После еды Игнатьев сказал :

— Сегодня один из нас подвел всю заставу. Мы могли попасть в засаду и погибнуть, не выполнив дела нашего. Как с ним быть, решать вам, други.

Казаки молчали, в тишине слышно было, как потрескивает валежник в костре. Федор Крив, помешав палкой уголья, нарушил молчание :

— Тараска не ведал, что творит.

Жила, скинув с себя шугай и подложив его под свое грузное тело, молвил :

— Отхайдакать его шелепугой, и весь сказ. Чтобы память была и урок был.

Игнатьев крутил ус, хмурился, наконец произнес :

— Наше дело не геройствовать, не скакать сломя голову незнаемо куда, удаль показывая. Наше дело тихое — вести посылать, чтоб воевода Хитрово в Саранске каждый час знал о положении на украинах. Если пойдут ногайцы, мы, как волки за стадом, следом идти должны. И вестников слать. Мы — глаза и уши Богдана Матвеевича...

Жила поднялся, кряхтя, потянулся :

— Ты, Иван, Тараске объясняй премудрость порубежной науки, готовь себе смену.

Его поддержал Крив:

— Отсылать парня домой не стоит. Пускай учится. Все ведь мы когда-то были безусы да неразумны.

Игнатьев посмотрел на сына, который затаив дыхание ожидал решения своей участи :

— Ладно. Пускай остается.

Жила хлопнул своей большой ладонью повеселевшего Тараску по плечу, указал ему на свой шугай:

— Ложись рядом. Ночи уже студены, лист на деревьях желтеет, осень близка.

Укладываясь рядом, Крив добавил :

— Осень — любимое время у ногайцев. Мужик хлеб уже собрал, скотина мясо на лугах нагуляла. Вот и есть добыча для степняка...

Игнатьев прервал разговор :

— Спать давайте. Завтра рано двинемся в путь.

Казаки заснули, лишь один остался охранять сон товарищей да подкладывать валежник в костер, поддерживая пламя.

Поутру небольшой отряд продолжил свой путь. На смену лесам стала приходить степь с выгоревшей до бурого цвета травой. Игнатьев приказал казакам вытащить из вьюков кольчуги и надеть их. Степняки могли быть рядом, каждую минуту могли показаться их мохнатые лошадки. Так что меры предосторожности не были лишними.

В полдень, когда солнце пригрело почти по-летнему, Федор Крив подъехал к Игнатьеву, указал вперед:

— Смотри, Иван, сакма.

Игнатьев прищурился, прикрыл глаза от солнца рукой, всмотрелся вдаль :

— Кажется, ты прав, Фёдор.

Тараска видел, как потемнели лица казаков, как стали они тревожно поглядывать на горизонт. Жила достал из котомки два пистоля, заправил их порохом, вложил пулю, заткнул за пояс. Крив, не надевавший до этого кольчуги, вытащил из вьюка, притороченного у седла своего гнедого коня, бехтерец, одел его. Их примеру последовали и другие казаки: кто зарядил пистоли, кто сбросил шапку и надел шишак, а кто и просто расправил уже одетую кольчугу.

Волнение людей передалось коням. Они перебирали ногами, втаптывая в землю бурую пожухшую траву, кусали желтыми зубами удила, косили глазами.

Федор Крив вопросительно посмотрел на Игнатьева, тот кивнул, и казак, стегнув коня, поскакал вперед. Было видно, как он подъехал к сакме, соскочил на землю, потом махнул рукой. Застава поскакала следом.

Тараска впервые видел такую широкую сакму, саженей в двадцать, и глубина была велика, будто плугом прошли. Федор Крив поднял глаза на подъехавших казаков :

— Большая орда прошла.

Игнатьев, обращаясь к сидящему на каурой лошадке казаку, сказал :

— Скачи к Хитрово. Скажешь, что большая орда идет. Сакма велика, дюжина саженей.

Казак кивнул, развернул лошадку, стегнул ее и поскакал, застава же двинулась вдоль разбитой великим множеством копыт ногайских лошадей степной дороги.

Тараска затормошил Жилу :

— Дядька Димитрий, а скоро ногайцы покажутся ?

— А тебе зачем они ?

Паренек тронул рукоять пистоля, торчавшего у него из-за пояса, его жест увидел Игнатьев и сказал сыну :

— Хоробрость свою ты не кажи. Не она нужна, нужна осторожность. Сражаться воевода будет и его вой, мы же должны в оба глаза глядеть...

Его слова были прерваны свистом стрел, застава наткнулась на всадников в бурых войлочных кафтанах и мохнатых шапках. Их было немного, человек пять, и, по всей видимости, встреча с казаками была для них неожиданностью.

Игнатьев крикнул :

— Они не должны уйти !

Он сбил выстрелом одного ногайца, отбросил пистоль и, выхватив саблю, устремился к степнякам. Казаки поскакали следом. Схватка была недолгой, ногайцы были побиты, однако победа не радовала казаков.

— Кош (стан, лагерь) где-то рядом,— сказал Федор Крив.

— Сообщить воеводе надо,— бросил Дмитрий Жила. Игнатьев сделал знак, и еще один гонец поскакал к Хитрово. Крив, обращаясь к главе заставы, проговорил :

— Боюсь, выстрелы ногайцы слышали...

И как бы подтверждая его слова, показались всадники, которые, увидев казаков, завопили, завизжали, и темная волна ногайской сотни покатилась на заставу.

Игнатьев крикнул :

— Уходим !

Казаки развернули коней, и началась гонка. Степные жеребцы, вытягивая гривастые шеи, несли погоню легко и быстро, а уставшие лошади сторожей не выдерживали, их же наездники один за другим гибли под кривыми саблями или стрелами ногайцев.

Игнатьев, скакавший рядом с сыном, прокричал ему :

— Доложишь Богдану Матвеевичу !.. Скачи !.. Береги мать ! Тараска видел, как отец, а с ним Крив и Жила повернули коней и врубились в нахлынувшую на них массу степняков. Он понял, что казаки спасают его, задерживая погоню. Он понял, что во что бы то ни стало должен донести до воеводы весть о гибели заставы.

Паренек скакал, а бивший в лицо ветер сушил выступившие на его глазах слёзы.

На первую страницу
На страницу О пограничной службе мордвы в "диком поле" в XVI-XVII веках