Первая её публикация была устной — неведомый телеграф разнес известие по фашистским лагерям смерти. Замученные, истощенные, на гибель обреченные люди радовались ей, как собственной победе. Это было то, о чем каждый мечтал. Бежали ! Да как — на захваченном самолете !

В Балтийском море на линии к северу от Берлина есть островок Узедом. На западной его оконечности располагалась секретная база Пенемюнде. Ее называли "заповедником Геринга". Тут испытывались новейшие самолеты. Тут находился ракетный центр, возглавляемый Вернером фон Брауном. С десяти стартовых площадок, расположенных вдоль побережья, ночами, оставляя огненные языки, уходили в небо "Фау-2". Этим оружием фашисты надеялись дотянуться аж до Нью-Йорка. Но весной 45-го им важно было терроризировать более близкую точку — Лондон. Однако серийная "Фау-1" пролетала всего лишь 325 километров. С потерей стартовой базы на западе крылатую ракету стали запускать с Пенемюнде. Отсюда до Лондона более тысячи километров. Ракету поднимали на самолете и запускали уже над морем.

Михаил Девятаев, мордвин из Торбеева. Фото 1950-х гг.

Авиационное подразделение, осуществлявшее испытания новейшей техники, возглавлял тридцатитрехлетний ас Карл Хайнц Грауденц. За его плечами было много военных заслуг, отмеченных гитлеровскими наградами. Десятки "Хейнкелей", "Юнкер-сов", "Мессершмиттов" сверхсекретного подразделения участвовали в лихорадочной работе на Пенемюнде. В испытаниях участвовал сам Грауденц. Он летал на "Хейнкеле-111", имевшем вензель "Г. А." — "Густав Антон". База тщательно охраня-лась истребителями и зенитками ПВО, а также службой СС.

8 февраля 1945 года был обычным, напряженным, с нервными перегрузками днем. Обер-лейтенант Грауденц, наскоро по-обедав в столовой, приводил в порядок в своем кабинете полетные документы. Внезапно зазвонил телефон :

Ракета "Фау-1". Реконструкция.

Фото военного времени : старт ракеты "Фау-2"

— Кто это у тебя взлетел, как ворона ? — услышал Грауденц грубоватый голос начальника ПВО.

— У меня никто не взлетал ...

— Не взлетал... Я сам видел в бинокль — взлетел кое-как "Густав Антон".

— Заведите себе другой бинокль, посильнее, — вспылил Грауденц. — Мой "Густав Антон" стоит с зачехленными моторами. Взлететь на нем могу только я. Может быть, самолеты у нас летают уже без пилотов ?

— Вы поглядите-ка лучше, на месте ли "Густав Антон"...

Обер-лейтенант Грауденц прыгнул в автомобиль и через две минуты был на стоянке своего самолета. Чехлы от моторов и тележка с аккумуляторами — это все, что увидел оцепеневший ас. "Поднять истребители ! Поднять все, что можно ! Догнать и сбить !"... Через час самолеты вернулись ни с чем.

С дрожью в желудке Грауденц пошел к телефону доложить в Берлин о слу-чившемся.

Геринг, узнав о ЧП на секретнейшей базе, топал ногами — "виновных пове-сить !". 13 февраля Геринг и Борман прилетели на Пенемюнде... Каким об-разом голова Карла Хайнца Грауденца уцелела — остается загадкой. Воз-можно, вспомнили о прежних заслугах аса, но, скорее всего, ярость Геринга была смягчена спасительной ложью : "Самолет догнали над морем и сби-ли". Кто угнал самолет ? Первое, что приходило на ум Грауденцу, "том-ми"... Англичан беспокоила база, с которой летали "Фау". Наверное, их агент. Но в капонире — земляном укрытии для самолетов, близ которого на-

ходился угнанный "Хейнкель", нашли убитым охранника группы военнопленных. Они в тот день засыпали воронки от бомб.

Срочное построение в лагере сразу же показало: десяти узников не хватает. Все они были русскими. А через день служба СС доложила : один из бежавших вовсе не учитель Григорий Никитенко, а летчик Михаил Девятаев.

Характер

Михаил Девятаев ... Мы сидим в его доме. Михаил Петрович вспоминает.

Он мордвин. Был он у матери тринадцатым ребенком. Отец умер от тифа, когда мальчику было два года. Легко представить, как жилось в многодетной бедной деревенской семье. Однако все дети выжили. И по законам жизни выросли крепкими, смелыми, не боящимися невзгод.

В 1934 году в мордовский поселок Торбеево прилетел самолет — забрать больного. Михаилу было шестнадцать лет. Вид самолета на поле, короткий разговор с летчиком поселили в юной душе мечту. Школа окончена. Матери он сказал : "Еду в Казань. Вернусь летчиком".

В Казань он явился босым, в майке, сшитой из стираного кумача. Первые две ночи спал на вокзале. Путей в летчики сразу найти не мог, определился в речной техникум. И окончил его успешно. Одновременно учился в аэроклубе. Потом военное училище. В 1939 году он явился в родное Торбеево лейтенантом : "Мама, я — летчик !"

Война застала его под Минском. Уже 23 июня Михаил Девятаев участвовал в воздушном бою. 24 июня он сбил вражеский самолет. А еще через день сам попал под огонь "мессершмита" и выпрыгнул с парашютом из горящего "ишака" (истребителя И-16). Не прояви он находчивость, война и жизнь окончились бы для него в этом бою под Минском — "Мессершмит" раз-вернулся расстрелять летчика. Михаил стянул стропы и быстро "колбасой" понесся к земле. В ста метрах он дал парашюту раскрыться и спасся. Потом он еще не один раз покидал горящие самолеты. К лету 44-го года он сбил девять вражеских само-летов. Пять раз сбивали его. У него были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Снова вернулся на самолет. Полтора года из-за ранений летал на "кукурузнике", но потом добился возвращения в истребительный полк. В 1944 году Девятаев был награжден тремя боевыми орденами.

Тут нет возможности рассказать о множестве интереснейших боевых эпизодов, о том, как копился опыт войны, как посте-пенно немецкие летчики потеряли господство в небе, как стали бояться "яков", как боевая взаимовыручка, дерзость, наход-чивость приносили победу. Но об одном случае рассказать надо. Он выявляет характер летчика Девятаева. Вы почувствуете : все, что случилось потом, в звездный час его жизни, было закономерным, было подготовлено всем течением его жизни.

Осенью 43-го года из-под Кривого Рога надо было вывезти тяжело раненного генерала — только в Москве могли сделать сложнейшую операцию. Три самолета У-2, вылетая, не достигали цели — в тумане не находили село или терпели аварию, пы-таясь садиться на раскисшую землю. Девятаев, полетевший четвертым, нашел село, благополучно сел, отыскал нужный дом и узнал : генерала четыре часа назад отправили в Москву поездом ... Конечно, можно было бы вернуться и доложить все, как было. Девятаев поступает иначе. Прикинув время и путь следования нечастых в прифронтовом крае пассажирских вагонов, он полетел над железной дорогой и скоро увидел поезд. Как заставить остановиться ? "Я полетел низко, едва не касаясь коле-сами паровоза. Отворачивал в сторону, покачивал крыльями — нет, машинист не понимал, чего добивается "кукурузник". "Тогда, выбрав место, я посадил самолет и выбежал на полотно, отчаянно размахивая шлемом. Поезд промчался мимо. Я взлетел еще раз, обогнал состав, сел и выбежал снова на полотно".

На этот раз поезд остановился. Посреди степи генерала перенесли в самолет. К вечеру он был уже в Москве. Он лежал на носилках белый, бескровный. Велел позвать летчика. Тот подошел, приложил ладонь к шлему. Генерал попросил достать из кобуры пистолет. "Лейтенант, возьмите на память. Сколько буду жить, столько буду вас помнить".

Такой эпизод ... В нем — весь человек : чувство долга, находчивость, смелость, стремление достигнуть цели ... Летом 1944 года Михаил Девятаев снова на истребителе, воюет в дивизии Александра Покрышкина.

Лагерь-музей Заксенхаузен : траншеи рядом с газовыми ка-мерами, в которых расстреливали советских военнопленных.

Лагерь-музей Заксенхаузен : остатки печей, в которых сжигали узников.

После боя

День 13 июля был переломным в его военной судьбе. Накануне наступления под Львовом он сопровождал бомбардировщики, сделал за день три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвертый раз навстречу летев-шим "Юнкерсам". Он не заметил, как из-за облака вынырнул "Мессерш-митт"... Машина словно споткнулась. В кабине — дым, перед глазами — языки пламени ... Со стороны безнадежность его положения была, наверное, особенно ясной. "Мордвин, прыгай !" "Мордвин" — позывной Девятаева. "Миша, приказываю !"— это был голос его командира ... Бой шел за линией фронта. Прыгая из самолета, который вот-вот взорвется, Михаил ударился о хвостовой стабилизатор и приземленья на парашюте уже не помнил. Оч-нулся в землянке среди летчиков. Но речь — чужая... Это был плен.

Сначала с ним обошлись почти по-рыцарски — перевязали рану, накормили, не тронули ордена. Даже как будто с уважением на них смотрели — такого, мол, ценим. Но, оказалось, все было психологической подготовкой склонить к измене. Когда Девятаев с возмущением и со свойственной ему прямотой сказал : "Среди летчиков предателей не найдёте", — отношение измени-лось. Стучали кулаком по столу, топали ногами, подносили к лицу пистолет. Требовали не так уж много : название части, расположение, имена команди-ров ... Ничего не сказал !

В прифронтовом лагере военнопленных встретил таких же, как сам. Все в плену оказались после вынужденных посадок и прыжков из подбитых ма-шин. Были раненые, с обожженными лицами и руками, в обгоревшей одеж-де. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую дугу, освобождав-шие Киев, это были летчики, знавшие вкус победы, вгонявшие в землю немецких асов. Сломить их было нельзя.

неделю раз, вечерами, в небо с рёвом, оставляя полосы света, улетали ракеты. Где-то вблизи располагался аэродром.

Три с половиной тысячи пленных каждое утро на плацу, ежась от ветра, получали наряд на работу.

Карта острова Узедом с базой Пенемюнде на побережье Балтийского моря

Самой тяжкой была работа аэродромной команды : засыпали воронки, носили замес из цемента. Но именно в эту команду стремился все время попасть "учитель из Дарницы". "Рев самолетов, их вид, их близость с громадной си-лой всколыхнули мысль о побеге".

Все, кто работал тут, понимали : пленным пути с этой базы не будет, всех уничтожат. И потому пытались бежать. Один отчаянный югослав затаился на островном озере. "Поймали. В назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу — шею обмотали брезентом. Я видел много всего, но более страшной картины не помню. И все-таки засыпал и просыпался с мыслью : бежать !"

Постепенно "учитель из Дарницы" нащупал единомышленников. В мимо-летных разговорах обронил осторожно мысль о побеге, сказав, что есть среди пленных опытный летчик.

Работая на аэродроме, теперь примечали все подробности его жизни : когда заправляются самолеты, когда команды уходят обедать, какая машина удоб-ней стоит для захвата. Остановили внимание на двухмоторном "Хейнкеле-111". Он чаще других летал. После приземления его тотчас же заправляли снова. Возле него не однажды чисто одетые люди в штатском поздравляли пилота — удавались, как видно, какие-то важные испытания. "Я прикиды-вал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря. Но сумею ли запустить, сумею ли справиться с двухмоторной машиной ? Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой

последовательности надо включать — в решительный момент счёт времени будет идти на секунды".

Во время аэродромных работ "учитель из Дарницы" не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался гла-зами в приборные доски "Хейнкеля-111". Экипаж тяжелого двухмоторного бомбардировщика, с которым до этого Михаил Де-вятаев встречался лишь в воздухе, состоял из шести человек. Беглецам предстояло поднять его силами одного изможденного узника. "Главное : запустить, вырулить и взлететь ... Случай помог проследить операции запуска. Однажды мы расчищали снег у капонира, где стоял такой же, как "наш", "Хейнкель". С вала я видел в кабине пилота. И он заметил мое любопытство. С усмешкою на лице — смотри, мол, русский зевака, как легко настоящие люди справляются с этой машиной, — пилот де-монстративно стал показывать запуск : подвезли, подключили тележку с аккумуляторами, пилот показал палец и отпустил его прямо перед собой, потом пилот для меня специально поднял ногу на уровень плеч и опустил — заработал один мотор. Следом — второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал ликование — все фазы запуска "Хейнкеля" были ясны".

Заговорщики стали теперь обсуждать детальный план захвата машины. Заучено было всё : кто ликвидирует вахтмана (охран-ника), кто расчехляет моторы, кто снимет струбцинки с закрылков ... "Степень риска все понимали : может поднять тревогу охрана; может неожиданно кто-нибудь появиться у самолета; машина окажется без горючего; не запустим моторы; могут, быстро хватившись, загородить полосу взлета; могут вслед послать истребители; могут возникнуть и непредвиденные ослож-нения. Сам я мысленно думал : шансы — один из ста. Но отступать мы уже не могли. Мы уже сжились с мыслью : "В обед хлебаем баланду, а ужинаем дома, среди своих," — и самолет уже называли не иначе как "наш "Хейнкель". 7 февраля реши-ли: побег завтра или никогда".

Тот день

День 8 февраля 1945 года начался на острове как обычно. "Ночью взлетали ракеты. Я не мог заснуть от рева и от крайнего возбуждения. Рано утром до построения я сказал Соколову Володе, возглавлявшему аэродромную команду : "Сегодня ! И где хочешь достань сигареты. Смертельно хочу курить". Володя снял с себя свитер и выменял на него у француза пять сигарет". Построение ... Отбор команд. Задача Соколова : сделать так, чтобы в аэродромную группу попало сегодня не более десяти че-ловек, чтобы все были советскими и обязательно все посвященные в планы побега.

Засыпали воронки от бомб. Охранником был эсэсовец. Обычно он требовал, чтобы в обед в капонире, где было затишье, для него разводили костер. Работу повели так, чтобы к 12 часам оказаться у нужного капонира.

"В 12 ноль-ноль техники от самолетов потянулись в столовую. Вот горит уже костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над огнем руки. До "нашего "Хейнкеля" двести шагов. Толкаю Володю : "Медлить нельзя !" А он вдруг заколебался : "Может, завтра ?" Я показал кулак и крепко сжатые зубы.

Решительным оказался Иван Кривоногов. Удар железякою сзади — и вахтман валится прямо в костер. Смотрю на ребят. Из нас только четверо знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас : убийство вахтмана — это виселица. В двух словах объясняю, в чем дело, и вижу : смертельный испуг сменяет решимость действовать.

С этой минуты пути к прежнему у десяти человек уже не было — гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана из кармана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать ! Дорога каждая секунда.

Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет "пленных" в направлении самолета. "Но, не теряя времени, я и Володя Соколов были уже у "Хейнкеля". У хвостовой двери ударом зара-нее припасенного стержня пробиваю дыру. Просовываю руку, изнутри открываю запор.

Внутренность "Хейнкеля" мне, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак : "В са-молёт !", спешу забраться в кресло пилота. На лицах расположившихся сзади — лихорадочное напряжение : скорее !

Владимир Соколов и Иван Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки ... Ключ зажиганья на месте. Те-перь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги — и один мотор оживает. Еще минута — закрутились винты другого мотора. Прибавляется газ. Оба мотора ревут. С боковой стоян-ки "Хейнкель" рулит на взлетную полосу. Никакой заметной тревоги на летном поле не видно — все привыкли : "Густав Антон" летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте в некотором замешательстве — о взлете ему не сообщали.

"Точка старта. Достиг eё с громадным напряжением сил — самолетом с двумя винтами управлять с непривычки сложнее, чем истребителем. Но всё в порядке. Показания главных приборов, кажется, понимаю. Газ ... Самолет понесся по наклонной линии к морю. Полный газ ... Должен быть взлет, но "Хейнкель" почему-то бежит, не взлетая, хвост от бетона не отрывается ... В последний момент почти у моря резко торможу и делаю разворот без надежды, что самолет уцелеет. Мрак ... Подумал, что загорелись. Но это была только пыль. Когда она чуть улеглась, увидел круги от винтов. Целы ! Но за спиной паника — крики, удары прикладом в спину : "Мишка, почему не взлетаем ?!!"

И оживает аэродром — все, кто был на поле, бегут к самолету. Выбегают летчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ ... В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово "трим-мер". Триммер — подвижная, с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении "по-садка". Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером ? Изо всех сил жму от себя ручку — оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам : "Помогайте !" Втроем наваливаемся на рычаг, и "Хейнкель" почти у самой во-ды отрывается от бетона ... Летим !!!"

Домой !

Управление триммером отыскалось, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой. "В этот момент я почувствовал : спасены ! И подумал: что там творится сейчас на базе ! Посмотрел на часы. Было 12 часов 36 минут — все уместилось в двадцать одну минуту". Летели на север над морем, понимали : над сушей будут пере-хвачены истребителями. Потом летели над морем на юго-восток. Внизу увидели караван кораблей. И увидели самолеты, его охранявшие. Один "Мессершмит" отвернул и рядом с "Хейнкелем" сделал петлю. "Я видел недоуменный взгляд летчика : мы летели с выпущенными шасси".

"Хейнкель-111"

Высота была около двух тысяч метров. От холода и гро-мадного пережитого возбуждения пилот и его пассажи-ры в полосатой одежде не попадали зуб на зуб. Но ра-дость переполняла сердце. Я крикнул : "Ребята, горю-чего в баках — хоть до Москвы !" Всем захотелось пря-мо до Москвы и лететь. Но я понимал : такой полет не-возможен — станем добычей своих истребителей и зе-ниток".

О приближении фронта догадались по бесконечным обо-зам, по колоннам машин и танков. И вот показались ды-мы, вспышки разрывов ... Опять колонны людей и ма-шин. Но теперь при виде летящего "Хейнкеля" люди с дороги бегут и ложатся. "Наши !" Эту радость неожи-данно подкрепил плотный зенитный огонь. Два снаряда "Хейнкель" настигли. Слышу крик : "Ранены !" И ви-жу, дымится правый мотор. Резко бросаю самолет в бо-ковое скольжение. Дым исчезает. Но надо садиться. Са-

диться немедленно. Внизу раскисшая, в пятнах снега земля : дорога, опушка леса, и за ней — приемлемо ровное поле. Резко снижаюсь. Неубранные шасси в земле увязнут. Надо их срезать в момент посадки скольжением в сторону ..."

Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел "немец". Опуш-кой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету. А мы в "Хейнкеле" не вполне уверены были, что сели среди своих. Плексигласовый нос самолета был поврежден. В кабину набился снег с грязью. Я выбрался кое-как ... "Хейнкель", пропа-хавший по полю глубокую борозду, казался сейчас неуклюжим толстым китом, лежащим на животе. Первое, что предприняли прилетевшие, попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с "Хейнкеля", поддерживая ране-ных, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад — сил не было. Приготовив оружие в самолете, решили выж-дать, что будет.

Угнанный самолёт сразу же взяли под охрану, а его необыч-ный экипаж — под арест. Фото 1945 г. из книги "Девятаев", Саранск, 2008 г.

На обороте полетной карты я написал, кто мы, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии : Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Влади-мир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков".

— Фрицы ! Хенде хох ! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки ! — послыша-лись крики с опушки леса.

Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.

— Мы не фрицы ! Мы свои, братцы !

Люди с автоматами, в полушубках, подбежав к самолету, были ошеломле-ны. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя только одно слово : "Братцы, братцы ..." В расположение артиллерийского дивизиона их по-несли на руках, как детей, — каждый весил менее сорока килограммов. Было это 8 февраля 1945 года.

Василий Песков
"Российская газета", 4 мая 2007 г.

Михаил Петрович Девятаев родился 8 июля 1917 года в с. Салазгорь Спасского уезда (вскоре после его рождения семья переехала в со-седнее Торбеево, ныне — центр одноименного района, соседнего с Зубово-Полянским) в семье крестьянина. Мордвин. Был тринадца-тым ребёнком в семье. Когда ему исполнилось 2 года, от тифа умер отец. В 1933 году окончил 7 классов средней школы и поехал в Казань, намереваясь поступить в авиационный техникум. Из-за недоразумения с документами ему пришлось учиться в речном технику-ме, который он окончил в 1938 году. Одновременно учился в Казанском аэроклубе. В 1938 году Свердловским РВК Казани призван в РККА. В 1940 году окончил Оренбургское военное авиационное училище лётчиков им. К. Е. Ворошилова. Направлен служить в Тор-жок. Позже переведён в Могилёв в 237-й истребительный авиационный полк (Западный ОВО).

С первого дня войны молодой пилот истребителя участвовал в боевых действиях, был командиром звена 104-го гвардейского истре-бительного авиационного полка (9-я гвардейская истребительная авиационная дивизия, 2-я воздушная армия, 1-й Украинский фронт), совершил 180 боевых вылетов, лично сбил 9 и, в групповом бою, 16 вражеских самолетов, дважды был ранен.

В воздушном бою над Львовом 13 июля 1944 года самолет Михаила Девятаева был сбит. Летчик выбросился из объятой пламенем ма-шины с парашютом и попал в плен. Допрос следовал за допросом. Затем его на транспортном самолёте отправили в разведотдел абве-ра в Варшаву. Не добившись от Девятаева никаких ценных сведений, немцы отправили его Лодзинский лагерь для военно-пленных. Потом перевели в лагерь Новый Кёнигсберг. Здесь Девятаев с группой товарищей начал готовить побег. По ночам подручными сред-ствами — ложками и мисками — они рыли подкоп, на листе железа оттаскивали землю и разбрасывали её под полом барака (барак стоял на сваях). Но когда до свободы уже оставалось несколько метров, подкоп обнаружила охрана. По доносу предателя организаторов побега схватили. После допросов и пыток их приговорили к смерти и отправили в лагерь смерти Заксенхаузен под Берлином. Но ему повезло : в санитарном бараке парикмахер из числа заключённых заменил его бирку смертника на бирку штрафника (№104533) — уби-того охранниками учителя из Дарницы Григория Степановича Никитенко. В лагере в группе "топтунов" он разнашивал обувь немецких фирм. Позже при помощи подпольщиков был переведён из штрафного барака в обычный. В конце октября 1944 года его в составе груп-пы из 1500 заключённых отправили в лагерь на остров Узедом, где находился секретный полигон Пенемюнде, на котором испы-тывались ракеты, которыми немцы бомбили Англию (ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2). Работающие в концлагере узники были заранее приговорены к смерти.

Вход в концлагерь Заксенхаузен : "Работа делает свободным".

Заключённые в концлагере Заксенхаузен.
Фотография военного времени.

В лагере Заксенхаузен.
Фотография военного времени.

В феврале 1945 года вместе с десятью другими заключенными Девятаеву удалось захватить немецкий самолет "Хенкель" и на нем совершить побег из плена с острова смерти. На самолете бывшие узники пересекли линию фронта и передали советскому командованию стратегически важные сведения о засекреченном производстве на острове Узедом. Особенно ценными оказа-лись сведения Михаила, который, как лётчик, откорректировал налёты наших бомбардиров-щиков на полигон в Пенемюнде. Фашисты свой последний шанс на победу опекали более чем тщательно. Узедом неоднократно бомбили и англичане, и американцы, но — увы! — до цели так и не добрались: «воевали» с ложным аэродромом и бутафорскими «самолетиками». Поэтому когда вырвавшийся из плена Девятаев назвал генерал-лейтенанту Белову, командующему 61 армией, точные координаты установок, тот аж за голову схватился. Никто не подозревал, что объект располагался в двухстах метрах от кромки моря, замаскированный под мирный лесок! «Лес» крепился на специальных платформах, которые сводились при угрозе вражеского налета, укрывая собой ракетные установки. По наводке Михаила Петровича Узедом бомбили пять дней — и наши, и союзники.

Однако, несмотря на это, особисты не поверили, что заключённые концлагеря смогли угнать са-молёт. "Мы подверглись жесткой проверке, — написал позже летчик. — Длительной и унизи-тельной:" Следователи руководствовались приказом Сталина считать попавших в плен предате-лями.

Результатом проверки стало ... возвращение в Заксенхаузен, в котором после окончания войны советской военной администрацией был организован фильтрационный лагерь, куда были помещены те, кто подозревался в предательстве, и лагерь, в котором отбывали наказание те, кто сотрудничал с фашистской властью и считался врагом. До 2 ноября 1945 года он находился в фильтрационном лагере. "Это твой лагерь ?" — спросил меня энкавэдэшник. "Да", — отвечаю. "А в каком блоке сидел ?" — "В тринадцатом". А он мне : "Хорошо, здесь и будешь опять сидеть". — Раз был в плену и выжил — значит, изменник Родины, я с этим пятном много лет прожил уже и после освобождения, когда домой вернулся, — рассказывает Девятаев.

Из лагеря его не раз возили в разбомблённый союзной авиацией Пенемюнде — его начал изу-чать С. П. Королёв. "Старший лейтенант ему говорит, указывая на меня: «Товарищ полковник, я отвечаю за него, буду везде сопровождать». Королев (он представлялся Сергеевым) закричал: «Пошел отсюда! Здесь я за все отвечаю!» Горячий был человек. Мы с ним ходили осматривать ракеты, — рассказывал Девятаев. — Я показал ему все, что знал : места дислокации установок, подземные цеха. Нашлись даже узлы ракет…" Королев тогда сказал, что пока не может «его ос-вободить».

После этой фактически повторной отсидки в Заксенхаузене и возвращения домой, власти не давали Михаилу Петровичу возможности работать по специальности, он перебивался случайными заработками, был чернорабочим. Имея диплом капитана, работал грузчиком в Казанском речном порту. Допросам он подвергался почти до конца 1951 года, об этом свидетельствуют рассекреченные материалы его дела в КГБ Татарстана. Такой же горькой в течении 12 лет после войны была жизнь и его товарищей по побегу. "И так, — пишет он, — мыкался до 1957 г. Восстановить доброе имя мне помогли хорошие люди, печать. Но совсем недавно узнал : помог мне и академик Сергей Павлович Королев". Королёв ходатайствовал о возвращении ему и его товарищам доброго имени. И после запуска в Советском Союзе первого искусственного спутника земли 15 августа 1957 года М. П. Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза (не за военные подвиги и побег с Узедома, а "за вклад в советское ракетостроение").

тем, кто в ней особо нуждался. Следующим поколениям россиян и своих земляков он оставил описание фронтового пути, который прошёл, в книгах "Полет к солнцу" и "Побег из ада".

Михаил Петрович с любимой супругой Фаиной Хайрулловной вырастили и воспитали троих детей. Оба их сына — Алексей и Александр — стали врачами-учёными, а дочь Нелли — преподавателем музыки.

Умер герой 24 ноября 2002 года, на 85-ом году жизни. Похоронен на аллее Героев Арского кладбища Казани, где расположен мемо-риальный комплекс воинов Великой Отечественной войны.

Примечание : много лет спустя после войны лётчик посетил Пенемюнде. И увидел, что в этом курортном месте, откуда когда-то стартовали несшие смерть ракеты и откуда он взлетел на захваченном "Хейнкеле", установлен гранитный обелиск с именами всех десяти участников побега.